"Будьте как дети, — призывал Христос, — ибо таковых есть Царство Небесное. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него". Лицезрение самого себя в образе вечного дитяти (феномен, демонстрирующий сходство советских традиции не только с христианскими, но и с дзенскими) восходит к тем временам, когда бремя взрослости возлагалось на государственную бюрократию. Всем остальным с ранних лет внушали, что "единственный привилегированный класс в СССР — это дети".
читать дальшеСледовательно, перспектива утраты подобных (классовых) привилегий, предвосхищаемая коммунальным бессознательным, обуславливала замедленность темпов взросления. Нечто похожее происходит и в настоящее время, с той только разницей, что место жэка, худсовета или закупочной комиссии заняли кураторы, критики и арт-дилеры. Казалось бы, если творческая личность — enfant terrible, то вступать с ним (с ней) в профессиональные отношения — эксплуатация детского труда, а следовательно — нарушение этических и правовых норм. Вот почему отношения между ребенком (enfant) и взрослым (adult), как правило, не выходят за рамки "символической экономики": первому вменяется усердие и примерное поведение в обмен на подарки и похвальные отзывы со стороны второго. Таков в общих чертах "принудительный ассортимент" социокультурного несовершеннолетия. Тем не менее неудобства, отягощающие перманентное детство, с лихвой компенсируются удобствами, обретаемыми в результате отказа от социальной ответственности.
Инфантильное видение реальности консервативно и, в определенном смысле, реакционно, особенно когда оно практикуется взрослыми. Это то, в связи с чем позволительно (перефразируя М.Рыклина) анонсировать термин терророоптика. Ребенок ведь одновременно — принц и нищий, суверен и вассал, преследователь и преследуемый. Детская модель коммунальной субъективности покоится на презумпции единства мира, на вере в тотальность и непрерывность бытия, являясь в то же самое время примером крайнего эгоцентризма. Отсюда — представление об "общемировом" культурном контексте как о квази-синтагматическом событийном поле, открытом для любого незапланированного происшествия, в сочетании с наивной апологетикой инцидента (accident) как нормативного события. К числу парадигм детскости относится карнавальное (праздничное) восприятие актов насилия: убежденность в том, что "на миру и смерть красна", наилучшая тому иллюстрация. В переводе на язык городской проблематики несовершеннолетие — гетто, чей вклад в культуру — не что иное, как китч (а не авангард — вопреки мнению Клемента Гринберга). Выходцы из гетто нередко оказывались наиболее ревностными оберегателями конвенций и ортодоксии, тем ангельским воинством, которому поручена охрана авторитарной власти. Будучи психодромом насильственной территориализации, регулируемой извне, детство — машина возмездия, сжатая пружина детерриториализации. (с)Виктор Тупицын. "Другое" искусства.
Хороший очень. Читайте, в сети есть...