Сказка про портвешок

[Топор Раскольникова]

Давным-давно, за тридевять земель в тридесятом царстве довелось мне приобрести бутылочку дешевого портвешка - скрасить одинокий вечер в выстывшем от ледяных ветров доме. Сижу, значит, себе наливаю в фаянсовую кружку с изображением золотых яблочек молодильных на деревце у богатой казачей хаты (вот такой-вот он, кубанский раек, а вы как думали?), подумываю, что неплохо б немецкого пойла глинт-вейна сварить. Так ведь лениво как-то до спичек тянутся, специй насыпать, лимон резать... Впрочем, и так ладно - из колонок русский рок с фолком всяким вперемежку раздается, спальник наподобие гнезда свернут, чего еще желать-то?

И вот, заглядываю я на дно бутылки. Ибо привычку такую имею - только недопитый алкоголь в руки возьму, давай вертеть-расматривать как живительная влага плещется, искорками света играется. Но, чу! Кажись с самого донышка на меня смотрит кто! Черты лица размытые, словно воспоминания о вчерашнем после доброй посиделки с дружками. Насколько можно судить - барышня, пьяная и нескладная как вся моя жизнь

Ну, думаю, это ж надо было до белой горячки допиться, померещется ж... А в ответ на эти мысли в голове голос раздается: "Что же это ты дурашка, не знаешь разве, что в каждой бутылки из которой кто-то однажды пил остается острый осколок жизни, эдакий срез судьбы джокером лежащий на темно-зеленом. Те мысли, что сильнее всего выпивоху одолевали в стекле остаются как твоя муха в балтийском янтаре - до тех пор, пока не разобьется оно, или пока кто-нибудь раскаленным глотком вместе с содержимым чужую фортуну не выхлебает. Воообще, о таких вещах надо б в любых кабаках, винных лавках и общежитиях крупными буквами писать, но кто ж супротив международных корпораций приемщиков бутылок пойдет? С них спроса нет - чуть что, сразу твои органы на трансплантацию в объединенную Европу отправят, только печень и оставят... "

Под эту, значит, телегу внутричерепную я портвешок тихонько приговариваю. И на последнем глотке ррр-р-аз - будто монитор на голову надели (хоть мне его и не надевали ни разу, не подумайте, на ощущение должно быть приблизительно такое). Сначала темным-темно, а потом начинаю видеть мир зрачками персонажа 3D анимации. И как-то очень быстро забываю, что речь в этом мультфильме идет вовсе не обо мне...



Вот девица некая сидит с батлом семьдесят второго и обнимает его словно утопающий преслоутую соломинку. Или алхимик, возогнавший вместо красной тинктуры чистый спирт, но знающий, что горе им залить вполне можно. А над ней висят почти осязаемые воспоминания. О мальчике, с глазами сосновой коры разогретой полуденным солнцем; с улыбкой, за которую можно смело отдать сотню тысяч рождений; с душою прозрачной безжалостной ранней весны. Который прикасаясь к ее коже ощущает лишь нелепый обманчивый прах и всматриваясь в ее лицо хочет увидить за ним небо. Они дотрагиваются губами до горячих краешков чашки из красной исинской глины и до солоноватого вельвета тел друг-друга. Но, если присмотрется, видно как призрачные драконы расставанья уже заплели свои узелки.

У нее есть мужчина, из тех, кто родился не в рубашке, а в латном доспехе. Он поит ее дорогими винами и кормит с ложечки тщательно перемолотой любовью. А она слабеет с каждым днем, инеем тает в рассвете его силы. По ночам оставляет следы ногтей и отчаянья на простынях, дуплетом песенным простреливает навылет свой бесконечный январь и тень подступающего безумия. Однако, продолжает беречь свою тайну под руной naud да парами дрянного спиртного.



Затем наступает день, когда стены больницы безымянными сторожами смыкаются над распятым под капельницей телом. Достаточно, что бы загнать в гроб здоровейшего из здоровых и в то же время для того, что бы разжечь последнюю искру в застывающем безнадежностью духе. Поднять из заочной могилы ослабевшее тело, заставить накинуть пальто на застиранную казеную сорочку, выскочить из хлорированного царства ампул/таблеток/шприцов, отдать предпоследние деньги таксисту... И дальше, на вокзал, спотыкаясь мчатся к последней электричке. Прижатся лбом к закатному стеклу, спрятатся от контроллеров, упасть в самую глубокую пропасть сна без сновидений...



Она выходит на последней станции, идет по ночному шоссе вдыхая запахи пробуждающейся земли и слежавшегося снега. Находит самую высокую гору, укутывающуюся воглой проморзглостью тумана и идет вверх. По дороге достает вокзальную бутылку порта, греется им, как греется пожаром соломенная крыша.

Сидя на покрытом мхом валуне посреди лысой вершины видит, что туман внизу превратился в божественный океан сомы. Но она не ищет бессмертия. Заглянув на дно бутылки, в последнем глотке, она видет мое размытое изображенье. Но ей все-равно.

Зато в перевернутой гагатовой чаше, наполненной звездной россыпью непролитых слез она видит: мальчика, с глазами сосновой коры разогретой полуденным солнцем; с улыбкой, за которую можно смело отдать сотню тысяч рождений; с душою прозрачной безжалостной ранней весны. Который наконец смог разглядеть ее лицо.



Как-то знаете-ли расхотелось мне после всей этой истории дрянь всякую попивать. Нет, господа, начинаю вести трезвый образ жизни. Начиная с субботы. Обязательно. Нет, ну никто же не говорил с какой конкретно! А ну чего греешь, давай, наливай!

@музыка: Возвращение - февраль

@настроение: а там, снаружи, лед, ветер в морду бьет

Comments

[_хранитель_]

хорошая сказочка